Моя встреча с Беляевым.

Семинар в «Открытом мире». Иду с некоторой настороженностью. К собраниям в подобных местах отношусь с подозрением… «Открытый мир» славится попсовыми гуру и тренерами всех мастей, демонстрирующими абсолютную закрытость от свежего ветра, дыхания Хаоса, силы Эроса и света Логоса.

 Блуждая по лабиринтам искусственных конструкций многочисленных раздевалок и туалетов «Открытого мира», мы с друзьями, наконец, попадаем в аудиторию №7. Людей очень много, все сидят на специальных матах, тихо и молча. Кто в позах лотоса с вытянутыми спинами, кто как попало, прикрыв глаза. Мы садимся. В центре зала неспешно прохаживается мужчина в странном оранжевом одеянии. От мужчины веет спокойствием и собранностью. Это Беляев. Публика с закрытыми глазами любопытствует и ожидает чего-то. Подтягиваются опаздывающие.

Беляев прерывает молчание, здоровается. Люди продолжают заходить и искать место на полу. Я вдруг понимаю, что сижу не там, где мне нужно, встаю и начинаю пробираться ближе к ведущему. Пока я устраиваюсь, успокаивая обрывки суетливых мыслей и остаточных телодвижений, Беляев начинает знакомиться с аудиторией, применяя свою провокационную тактику тормошения и пробуждения спящих. Он сразу же заявляет, что будет пользоваться изобретенным им только вчера методом анти-сансанга: не аудитория будет спрашивать ведущего, а наоборот.. И тут же просит всех новеньких представиться. Пришедших первый раз ровно половина зала. Поднимаются руки, звучат имена, города... Одна маска сменяет другую. Одна марионетка вежливо раскланивается с другой. Иногда за масками мелькает беспокойство, боль, живой интерес. Беляев собран, внимателен, не пропускает ни одной фразы, ни одного лексического оборота, ни одной интонации. Он слышит фальшь, туман, подвох или какую иную хитрость, и тут же посылает представляющимся мячи встречных вопросов. Одним удается удержать брошенный мяч и рассмотреть подарок. Другие моторно кидают его обратно или пускают прыгать по залу. Правда, с некоторыми Беляев не занимается пинг-понгом, а просто отпускает короткое замечание и идет дальше. Возможно, вопрошавшие еще не созрели для беседы, а может быть, наоборот, вопрос звучит просто и ясно…. Публика хохочет, гогочет и громыхает, ловит мячи и пулит их куда заблагорассудится... Волны смеха поднимают говорящих и выносят на самую середину человеческого внимания. Говорящий смущается, робеет, но продолжает беседу с Беляевым. Очевидно, что веселье публики – четко запланированный ход ведущего. Умело используя энергию психических неконтролируемых выбросов, он обостряет зрение вопрошающих, сдвигает маски, разворачивает лицом к своему лицу.

Знакомство завершается. Беляев настраивает аудиторию на нужную волну.

«Я не буду давать вам никаких техник. Главное, что я сегодня вам предлагаю – это научиться слушать и различать вибрации», - задал Беляев главную тему. Речь не выстроенная, не собранная, не подготовленная, она бежала, как горный поток, лилась по широкой равнине, била неожиданным ключом из-под земли, становилась тихим спокойным озером. Возникало ощущение покоя, укорененности, мощности и простоты. Не было неловкости и скованности, как часто бывает в присутствии значимых людей. Было легко и радостно, как будто мы старые приятели.

Беляев провел медитацию на погружение во внутреннюю тишину и глубину.

Область солнечного сплетения и сердца заполнились умиротворенностью, уверенностью и принятием себя. У меня не получилось глубокого погружения, не отключились мысли, но возникли ощущения самодостаточности, целостности, бесстрашия и желание действовать. Последнее меня особенно удивило. Бесстрашие явно было не моим, а шло от ведущего.

Беляев говорил о своем учителе Тоши и о практике Дисы. Тоши учил его следовать своим желаниям. Диса – делай, что хочешь! Диса предлагала слышать и следовать за внутренним импульсом, делать только то, что приносит наслаждение, радость. И не делать того, что приносит тяжесть, печаль, беспокойство. Особый путь стяжания радости, путь культивации наслаждения в каждом действии, в каждом порыве, в каждом выборе. «Это тантра в чистом виде», - продолжал Беляев. « Не та пошлая тантра, за которую во всем мире люди выкладывают кучу денег. Это радость, принятие, способность наслаждаться каждой минутой и быть свободным».

Зал трепетал: так заманчиво – жить, как хочется! Но чем дальше я следовала за легким потоком речи Беляева, тем больше я понимала, что не все так просто. Получалось, что следовать нужно не всем желаниям, а лишь подлинным и глубоким. И выбор делать немедленно, здесь и сейчас, не откладывая в долгий ящик. И стопроцентную ответственность нести за свой выбор. И плевать на оценки, ритуалы, реверансы с социумом. Но ведь социум не прощает, когда с ним не считаются. Читать книгу, когда хочется и тут же прекращать, если желание пропало. Общаться с человеком на импульсе, и тут же прекращать, если поток подлинного иссяк, а осталась лишь механичность. Увидеть, что общаешься, работаешь, живешь не так, как хочешь, и тут же прекратить ТАК делать. Как я поняла, Тоши не рассказывал своим ученикам, как отличать подлинные желания от фальшивых, а уж тем более, как находить компромисс с социумом. Он учил их действовать. Порой очень жестко учил. И многие сгорели, как и сам Тоши.

Тоши и Гурджиев спорили в моей голове. Вспоминался лозунг на стенах гостиницы иксовского слета в Армении: Делай то, что не нравится Ему! То есть Эго… А Диса гласила – Делай то, что хочешь! Но ведь нельзя же доверять бешенным кобылицам из гурджиевской повозки. Желают и чувствуют, чувствуют и несут. И все в разные стороны несут. И вот уже оторвалось колесо и летит в одну сторону, а сама повозка увязла в придорожно пыли, а дикие кобылицы топчут оторопевшего кучера… Ведь когда еще доберешься до подлинных желаний и научишься отличать желания эго от желания сущности…Редкий искатель добредет до сути вопроса, не сломав себе руки и ноги. Там у Тоши эксперимент шел вчистую и, возможно, нюансы открывались позднее и уже не всем. Какова же практика сегодняшнего дня, реальный опыт?

Я вслушивалась в поток речи, в пространство, в себя. Ум прыгал возбужденной обезьяной по ветками и высматривал спелые бананы. Он жадно искал очередную порцию убеждений и аксиом, которые можно было быподстелить под свою нынешнюю жизнь, удобно и непротиворечиво соединив их с уже принятыми к рассмотрению. Усилия и Работа в очередной раз не могли договориться с Радостью и Спонтанностью.

Диса сияла яркой жемчужиной и манила возможностью ясной глубокой Радости и Полноты жизни. Не долг перед ребенком или престарелыми родителями заставляет идти тебя на работу и зарабатывать на кусок хлеба, а желание накормить и позаботиться о них. Не сухие обязательства и понятия о взаимовыручке побуждают тебя жертвовать своими интересами ради мужа, жены, друга, а любовь к ним и желание отдавать. Твои близкие, твоя семья, в их механичности и забвении, не кандалы на твоих ногах, а уста Бога, которыми он говорит тебе о твоих ошибках и несовершенствах, ведь у него нет другого языка, кроме твоей собственной жизни. И ты полон благодарности к своим столь близким и столь далеким, и с радостью и желанием принимаешь эти уроки, а не платишь налог на жизнь. Беляев не говорил так, но Диса для меня расцвечивалась именно такими красками, разноцветной радугой заполняя пространство.

Я пыталась отличить в себе ум, в котором боролись за власть разные убеждения и Нечто Иное. Нечто иное тихо всматривалось... И меня заливало наслаждением, легкостью и смелостью. А Беляев тем временем продолжал вести всех по этапам своей практики.

«А теперь давайте расположимся так, как вам удобно и не будем делать никаких специальных концентраций и настроек. Просто прислушаемся к себе».

В каждом Диса отзывалась по-своему и половина зала, посапывая и потягиваясь, растянулись на полу с возгласами «Как хорошо!». «Вот-вот», - подбадривал Беляев, - сделаем этот возглас девизом нашей практики!». Потоки звуков и образов заполнили зал. Я не вникала в смысл слов, я следовала за собой и голосом. В сердце появилась радость, почти восторг, тело мое начало медленно раскачиваться . Хотелось танцевать. И я танцевала сидя. Я шла за желанием двигаться и чувствовала наслаждение. Но странно, чем острее оно становилось, тем менее активным становился танец. Вскоре амплитуда движений стала уменьшаться, интенсивность раскачиваний ослабевать, тело затихло и трепещущее от беспричинного восторга сердце замерло. Все тише, тише, мягче, мягче. Тихая радость, улыбка, принятие. А потом и это растворилось, стало очень спокойно и пусто внутри. Ни трепета, ни шелеста, ни ветерка. Только чувства принятия себя, самотождественности, присутствия. Захотелось поклониться. Я положила лоб на пол. Минуту было ясно, пусто и солнечно. Но вдруг резко ощутилась боль в руке, потом неудобство в ногах, чья-то пятка в боку, где-то заверещал телефон… Телом медленно завладевал страх, липкий, холодный, непонятный, сжимающий…Беляев закончил говорить… Я медленно села, возникла растерянность…

Начались вопросы, обсуждения… Не помню, что говорили. Задала свой вопрос.

«Состояния очень четко и последовательно сменяли друг друга. Сначала радость и восторг. Под ними я обнаружила тишину и покой, а еще глубже – страх».

« Страх чего-то конкретного?»

« Не знаю, неизвестно.. Просто страх… Откуда он? И почему такая смена состояний?»

Беляев внимательно посмотрел на меня и сказал очень взвешенно:

«Сейчас мне хочется вас обнять. Спасибо, что делитесь. Вы заметили очень важную вещь. Действительно, за радостью и экстазом лежит покой, пустота. Я всегда искал этот покой, это ничто. Даже в моменты самого яркого удовольствия и наслаждения, я вглядывался в то, что стоит за ними. Когда радость исчерпывается, возникает то место в человеке, где нет желаний, нет эмоций. Это наполненная пустота, место подлинного присутствия. А вот дальше, еще глубже лежит страх, тонны страха нашего подсознания. Страх многих жизней, когда нас убивали, предавали, уничтожали. Страх пронизывает все наши действия, сковывает и не дает двигаться».

«Но как бороться со страхом?»

«Обычно, когда мы видим страх, мы стараемся убежать, спрятаться, переключить внимание. Мы заедаем, запиваем страх, засматриваем или зачитываем его. А нужно смотреть на него из своей осознанности. Смотреть, не убегая и не отрываясь. Найти то место в себе, которое способно наблюдать, не захвачено страхом и оттуда смотреть на страх. Освещать его лучом своего внимания. И тогда страх рассеивается, и его энергия возвращается к тебе. У тебя появятся силы, энергия, которыми до этого питался страх. Сначала ловишь маленькие страхи и страшочки, а научившись, берешься за большие и основательные. Не отпускайте страх, он может вернуться. Расстворяйте его в луче совей осознанности. Вообщем, это очень большой вопрос. Я не могу его комкать. Внимательно разберемся с ним после перерыва».

На минуту возникла тишина и напряжение в зале. Стоп-кадр в кино, воля и внимание публики собраны в одну точку. Но держать напряжение долго трудно, и с высоты пафоса и торжественности все медленно заскользили вниз…

Беляев продолжил игру со зрителями, ловко дергая то за один, то за другой край человеческого одеяла, покрывавшего пол. Кидал, ловил мячики, провоцировал, ставил диагнозы, давал советы, возбуждал интерес и любопытство, потакал слабостям и глупостям, выставлял дураком себя и других, реагируя с проворностью уличного жонглера и смелостью придворного шута. И тогда человеческая стихия взрывались хохотом, громкими шуточками и комментариями. Становилось как-то расхлябанно и смешно. Но кто-то вдруг просыпался и задавал живой вопрос. Тогда все останавливалось. Беляев переставал бегать, потягиваться, из клоуна в оранжевом костюме превращался в буддийского монаха. Он отвечал четко, серьезно и обнаженно. Все замирали. Возникала тишина и сосредоточенность, какое-то пронзительное звучание.

Два таких вопроса я запомнила.

«Как помочь брату? Он лежит в больнице с суицидальным синдромом?»

« А вы действительно хотите ему помочь?»

«Да».

«Тогда вам нужно полностью взять его боль на себя. Не объяснять, как жить, что вы делали всю жизнь. Не осуждать его жизненную позицию, не учить его жизни. А честно и с полной ответственностью взять всю его боль на себя. Он сразу почувствует это. И тогда может что-то изменится.»

« Что делать, если во время медитации меня все время отвлекают мысли, образы. Они приходят один за другим, сменяют друг друга, увлекают за собой. И я не могу от них избавиться.»

Ответу на этот вопрос Беляев посвятил вторую половину встречи, как и вопросу о страхе, гневе и некоторых других эмоциях.

После перерыва Беляев делился опытом своей работы в этой области. Вопросы-ответы. Атмосфера постоянно менялась. Вибрации действия, напора, решительности, позиция понимания, принятия, сочувствия ко всем говорившим.

«А способен ли ты делать то, на что ищешь ответа?», - острым ножом подспудного вопроса вскрывал он психологическую ситуацию вопрошавшего, не давая спрятаться за оправдания, общие слова, собственную глупость или надменность. Многие смущались, задумывались, замолкали…

Замирая на мгновение, он снова одевал клоунский пиджак и продолжал дефилировать по залу, честно вживаясь в очередную предложенную публикой роль. Ближе к концу встречи Беляев неожиданно превратился в мага и чародея, борца с астральными духами. Изрядное количество специалистов по астральным путешествиям целых полчаса поддерживали ажиотаж. Кудесник не робел и смачно потчевал публику рассказами о способах борьбы, улавливания и распознавания духов всех мастей и категорий.. Любопытство публики неимоверно возгорелось и вопросы сыпались градом. Видимо, все устали от борьбы с мыслями и страхами в самих себе и решили, что с духами как-то веселее будет. Подытоживая кладбищенские повествования в стиле Эдгара По, Беляев сухо заметил, что тема эта ему не близка.

Время встречи подходило к концу, и наш проводник вернул себе инициативу:

«Существует три потока: верхний, нижний и спиральный. Разные традиции работают по-разному. Я работаю с верхним потоком. Давайте раскроем ладони кверху и откроемся вибрациям, ничего специально не делая, не стягивая поток на себя, не концентрируясь.»

В полный стакан воды не нальешь, но все же последняя практика придала легкость и завершенность моему и без того хорошему и радостному состоянию.

Встреча закончилась. Мы собирались уходить. «Открытый мир» на какое-то время действительно стал открытым и светлым. По крайней мере, в нашей комнате № 7 явно было теплее, чем в других. Несмотря на шум и суету, в людях все-таки чувствовалась собранность и внимательность. Мне захотелось прийти еще раз.

Москва, 1912 год